Синонимичный волшебству. Сергей Арутюнов о Гансе Христиане Андерсене
«Итак, это была бедная Сальная Свеча, одинокая и не знающая, что ей делать. Она чувствовала себя невероятно несчастной, потому что потратила свою жизнь ни на что, она не могла понять, для чего она существовала, зачем появилась на свет — возможно, для того, чтобы в конечном итоге разрушить себя и других.<…>
Но затем она встретила маленькое пламя — огниво. Оно знало свечи лучше, чем сама Сальная Свеча. У огнива был такой ясный взгляд, что оно могло видеть то, что находится под оболочкой. И оно увидело внутри свечи много хорошего. Огниво приблизилось, свеча зажглась — и ее сердце растаяло».
Ганс Христиан Андерсен. Сальная Свеча
Его первая в жизни сказка (1822), написанная ещё в школе, говорит о Вере.
Свидание с Христом, ставшим вторым именем великого датчанина, рисуется самым доходчивым – чувственным – способом. Вера приходит ощущением проницающего всю душу тепла, блаженство которого так понятно северянам, тоскующим по нему три четверти года...
Он был набожен, как только и может быть набожен мальчик из бедной семьи башмачника с малоизвестного острова Фюн в Балтийском море (его родовой Оденсе, островная столица, известен примерно в сто тысяч раз больше). Отсюда, из детства, и его тонкость, и его кажущиеся потешными фобии (боязнь свалиться с кровати, потерять паспорт и почему-то… зубы, якобы гарантирующие ему написание именно сказок), и иные странности, и протянувшаяся через годы неврастения.
Не самым лучшим местом для того, чтобы появиться на свет, и был, и остаётся суровый Фюн. «Эффект основателя» (термин, увы, медицинский, обозначающий низкое генетическое разнообразие, грозящее замкнутой популяции вырождением) заложили в островитянах предрасположенность к «болезни Рандю-Ослера» (аномалии сосудов, чреватые кровотечениями).
Бежав с острова после смерти отца всего-то четырнадцатилетним, счастливец, которому предстоит сделаться символом и своей страны, и жанра авторской сказки, идёт проторённой диккенсовской тропой гордой нищеты – попыток быть поэтом, певцом и танцовщиком. Ничто из детских мечтаний никогда не сбудется, даже писание «серьёзных европейских романов», обращённых к взрослым и только к ним, не принесёт ему ничего. Один Господь ведает, к чему уподобить своё творение, и, несмотря на его, творения, сопротивление, длящееся порой всю жизнь, придаёт ему окончательную форму светлой посмертной славой.
…Странно, что маленький приземистый домишко его до сих пор стоит там, где его поставили. К Андерсену и сегодня можно войти прямо с улицы, в любую из просматриваемых с неё насквозь комнат.
***
Я родился в эпоху, когда в разных изданиях, от «Малыша» до «Детской литературы», его могли обозначать и Гансом, и Хансом, и даже, редуцируя первый гортанно-согласный звук (он выпал и из моей фамилии), – Ансом. Спасибо, что не Ансельмом. Ганс – звучало слишком по-немецки, Анс – куда беззащитнее, будто бы всплеск птичьего крыла. И весь он морфологически укладывается в испуганный взлёт юркой птахи с какого-нибудь ягодного куста. Анс! – и только качание потревоженных веток.
Его судьба исчерпывающе дана нам в «Гадком утёнке», вот уже двести с лишним лет ободряющего каждого гонимого «обществом». Как скоро утешаемся мы им, кровным братом «Серой шейки»! Каждый из претерпевающих гонение и крайнюю нужду – будущий прекрасный лебедь, и впору прослезиться, но тем-то сказка и иллюзорна, что – не каждый, о, далеко не каждый из гонимых...
Но утешаться – следует.
***
Из «Снежной королевы» мы узнаём о его любви – шведская оперная певица Энни (Дженни) Линд, действительно красивая женщина, настолько красивая, что только и могла бы стать пределом его мечтаний. Увы! Он нарвался на особу, из-за которой грозил покончить с собой сам автор свадебного марша. Феликс Мендельсон, под мелодию которого мы неизменно – с тех самых пор – «производим запись о новом гражданском состоянии», взывал к Энни, кажется, и в цикле «Сон в летнюю ночь» (opus 61, если кто-то смел забыть его номер). Его письма к возлюбленной Фонд, основанный ей в память о нём, публиковать отказался даже через сто лет после кончины обоих.
Что же говорить об Андерсене, дылде с лицом гнома? Как многие, слишком многие, он остался ни с чем.
***
«Добро побеждает в вечности», любил говорить он. Возможно… По крайней мере, многие из нас рассчитывают победить именно в вечности, проиграв на Земле каждый из предоставленных шансов. Так, например, выигрывает Русалочка, которой регулярно, почти каждый год, отпиливают голову на память какие-то бандиты, тянущиеся к прекрасному и вечному на свой неповторимый бандитский лад.
Побеждает в вечности и его стойкий оловянный солдатик – памятник негасимой любви, дотронувшийся до неё за миг перед небытием!
Именно поэтому, из-за «выигрыша в вечности», в современной ему Британии, при жизни признавшей его «величайшим писателем из ныне живущих», считали его местами невыносимо мрачным и вымарывали из его сказок места, способные ввергнуть в сплин.
В Советском Союзе традиция простодушного вымарывания затронула самую сердцевину его «детских» повествований: неустранимый Главлит устранял из образа Герды её непрестанные мольбы ко Господу и Богородице, опасаясь влияния на невинные социалистические души…
Никто не понимал, что в горечи, подавленности обстоятельствами и даже безвестной гибели состоит главное утешение Андерсена миру. Утешая смельчаков, заносимых пургой на пути в ледяной замок Математики и Гордыни, он органически не мог приукрашивать земного бытия, и потому в самых фантастических видениях был правдив, как никто.
***
Его связь с Россией, кажущаяся сегодня немыслимой, редко всплывает на свет.
«Я рад знать, что мои произведения читаются в великой, могучей России, чью цветущую литературу я частично знаю, начиная от Карамзина до Пушкина и вплоть до новейшего времени» - вот его слова, донесшиеся к нам из позапрошлого века. Андерсен – владелец пушкинского автографа?! Да, владелец, и настолько единоличный, что до сих пор страница из пушкинской тетради 1825 года – единственная уцелевшая – хранится в одном из датских музеев. Андерсен, просящий о пушкинском автографе? Да, просящий и допросившийся.
Но одно из самых непостижимых – на фоне его знакомства с датскими королями и принцами, Диккенсом, Гюго, Бальзаком и Дюма – лучшими писателями того времени – выглядит покровительство ему со стороны датской принцессы Дагмар, будущей российской императрицы Марии Фёдоровны, матери последнего императора Николая Второго.
С ней, ещё юной, Андерсен гуляет по набережной и говорит, говорит… О ней, будто бы предвидя её судьбу, он напишет в дневнике: «Бедное дитя! Всевышний, будь милостив к ней и милосерден. Страшна её судьба».
Мария Фёдоровна покинет Россию и одиноко умрёт в Дании в 1928-м году, похоронив всю свою зверски убитую семью.
Вот что это была за связь.
***
Сегодня – второго апреля 2020 года ему исполнилось 215 лет.
За что мы благодарны ему? За свет человечности, исходящий от его сказок, пронизавший нас так печально и навсегда, что вряд ли мы способны будем забыть его и на смертном одре.
Мне странно светила во все годы взросления не самая известная, но небывало тщательно выстроенная его сказка – «Дочь болотного царя», где в сложной вязи сочленены лотосы и жабы, Египет и Дания викингов.
«Главное в жизни – любовь» - приговаривают египетские жрецы, неведомо как совместившиеся во времени с датчанами. Жаба, преддверие или последствие нашей Царевны-лягушки, прыгает по ступеням мрачного замка, ведя очередного принца к воскрешению. Так и сам Андерсен, некрасивый, нескладный, чудаковатый, привёл многих из нас к подспудному осознанию того, что Милосердие выше не просто какой-то там
Идеи, но выше самого Сущего, когда оно в бесконечном маскараде своём становится особенно жестоким и тем невыносимо гадким.
Белая и Алая Розы да цветут в горшках наших тел… порой и не монашествующему, но прожившему отшельническую жизнь, удаётся незримо окрестить в сотни тысяч раз больше, чем тому, кто облечён духовной властью. И в этом – великое Божье чудо, как всегда, превышающее наше разумение.
