Виктор Голышев: «"1984" — отравленная книжка, и эта зараза проникает в тебя»
В «Радио Arzamas» вышел спецпроект — аудиоспектакль по антиутопии Джорджа Оруэлла «1984». Мы попросили переводчика романа Виктора Голышева рассказать о работе с текстом, трудностях перевода и отношениях с великими авторами.
О первом впечатлении от романа
Я прочитал «1984» в 70-е годы — задолго до того, как перевел. Не знаю, откуда ко мне книжка попала — наверное, кто-то из приятелей дал. Помню, она была мятая, в бумажной обложке. Впечатления были очень сильные — мне показалось, что все это очень похоже на нас. Он писал книгу, когда был болен, в последние три года жизни, и я думаю, что толчком стала его испанская история. Он воевал в Испании, был членом POUM и был ранен в шею. Когда началась чистка поумовцев, он еле унес из Испании ноги. И, конечно, про советские процессы он тоже читал.
Общее ощущение от книги было очень тяжелое. А конкретно мне больше всего запомнилось описание столовки. Я помню, как выходил из столовки, когда в институте учился, и весь пиджак пах горелым маслом. И как очень неопрятный человек давал тебе котлету рукой. И еще — аресты и судебные дела. У меня много знакомых сидело, и про чистки я услышал довольно рано, потому что до войны папаша мой работал в Наркомате внешней торговли. Его ближайший друг, который, кстати, в Испанию ездил во время Гражданской войны, сел неизвестно за что, а министра расстреляли.
О переводе на советский лад
Когда немножко здесь отпустило — я даже не помню, в каком году, — стало ясно, что есть шанс перевести эту книгу. В издательстве «Мир» мне сказали: «Мы вас напечатаем — переводите». Кусок перевода напечатали в газете, и мне стали писать какие-то письма и давать советы, как и что надо перевести, чтобы переделать текст на советский лад. А я этого совершенно не хотел: это довольно универсальная история, не только наша. Элемент подавления человека системой всегда и везде существует: здесь он просто доведен до предела.
Об отравленной книге
Переводил я где-то год, и раз семь после этого болел простудой: «1984» — отравленная книжка, и эта зараза проникает в тебя. Ты же, когда переводишь, больше общаешься с книжкой, чем с родственниками, которые с тобой в одном доме живут. Переводить роман Оруэлла — это чистая отрава. Я перевел целую книжку его эссе — там всё наоборот. Совершенно изумительная проза. У него так все ясно в голове, он нигде не красуется, он нигде не хочет понравиться. Бродский считал, что его эссе лучше, чем «1984». Они действительно замечательные.
О первых переводах и неопытности
Я работал инженером. Первый рассказ мне правила мать — она переводчица была, — сильно правила. Сначала я переводил по рассказу в год. А когда ты один рассказик в год переводишь, то очень сильно в него вкладываешься, ты можешь ковыряться с одной фразой весь вечер после работы. Так что никакой особой лажи не было. Была неопытность: ты понимаешь какие-то простые вещи, как что по-русски пишется, потому что читал Тургенева или Толстого, но мелкую технику ты усваиваешь с возрастом. Причем довольно быстро, если ты этим хочешь заниматься.
О теории и связанных руках
Теорию лучше не знать никакую. Это очень большая наука сейчас: про это много пишут инязовские люди, а я просто не понимаю некоторых слов. Это дело для тех, кто занимается теорией. А у тех, кто переводит, свое дело. Если смотреть в теорию, у тебя будут связаны руки. Как в анекдоте. Человека спросили: вы, когда спать ложитесь, руки на одеяло кладете или под одеяло? А он не знал, и поэтому он не мог заснуть — как ни положи, все равно неудобно. Примерно такое же отношение теория имеет к переводу. Ты просто поселяешься в этой книжке — тебе не надо никакой теории для этого.
