Владимир Бабков. Переводчик создает факты национальной культуры
«Многобукв» продолжает публиковать серию размышлений переводчика, преподавателя Школы художественного перевода «АЗАРТ» и Литинститута Владимира Бабкова о переводе. В первой публикации Владимир Олегович рассказал, почему перевод не стоит доверять фриком и каковы признаки хорошего перевода. Во втором материале – о том, почему гладкий перевод – не признак качества, и о недопустимости постмодернизма в переводческой практике.
В новой заметке речь пойдет о том, почему владение стилем для переводчика важнее знания иностранного языка и как оценивать перевод, не обращаясь к оригиналу.
Почему перевод должен быть хорошо написан по-русски и что это значит
В истории перевода были люди, не согласные с этим правилом, – в частности, пресловутые буквалисты, которым мы обязаны наполовину испорченным Диккенсом. Они считали, что близость к подстрочнику позволяет читателю проникнуться иностранным духом (то есть верность букве позволяет сохранить дух – любопытно, правда?), а это важно. Но если считать целью переводчика создание книги, аналогичной оригиналу по своему действию (хочется назвать это принципом наибольшего действия, в пику гамильтоновскому в физике), то становится ясно, что влияние чужого языка на перевод не должно быть заметным: ведь читатели оригинала употребляют его на своем РОДНОМ языке. И у нас в стране небуквалистский подход, в общем, победил; как раз благодаря ему мы имеем немало очень качественных переводов иностранной классики.
Итак, сойдемся на том, что
перевод должен читаться как хорошая книга, изначально написанная по-русски.
Это значит, что, во-первых, сквозь него не должна просвечивать чужеродная грамматика (ее следы в плохих переводах хорошо различимы, и мы скоро об этом поговорим), а во-вторых, он должен представлять собой образец ХОРОШЕЙ русской прозы. Что это такое?
Давайте обратимся за примером к нашим отечественным писателям, в первую очередь классикам. Кого из них можно взять за эталон в смысле качества языка, да и существует ли он вообще, этот эталон – что-то вроде BBC Russian? Кто из классиков писал безупречно? Чрезвычайно чисто (чище, чем четыре черненьких чумазеньких чертенка) – Чехов. Но даже он позволял себе «две больших светлых комнаты», а уж об остальных и говорить нечего. Блестящий Бунин, и тот порой грешил «вольными» деепричастиями на французский манер. Далеко не безупречен и Николай Васильич, и Федор Михалыч с его круглым столом овальной формы. А уж когда Лев Николаич пишет, как старая псина «почмокала, лучше уложив около старых зуб липкие губы», и вовсе вспоминаешь анекдот про немца, который выбирал правильный вариант среди «у рыб нет зуб», «у рыбов нет зубов» и «у рыбей нет зубей».
Это может служить лишним аргументом в пользу того, что и переводчика не надо казнить за одну-две ошибки. Но вообще-то переводчик не может (сознательно) позволить себе то, что позволяли классики. И пример с них он должен брать в другом, а именно, вот в чем: каждый из них писал ярко и своеобразно, и у каждого есть свой неповторимый СТИЛЬ. Надо ли говорить, что он есть и у каждого хорошего иностранного писателя? Выходит, что от переводчика требуется повторить неповторимое…
Стало быть, пока идеальный в нашем понимании перевод выглядит так: это факт русской культуры (то есть книга, хорошо вписывающаяся в нашу литературную традицию, – это совсем не исключает необычности и даже экспериментальности), язык его достаточно правилен, но не безлик, а интересен и своеобразен.
Но тут придется сделать одну поправку. С сожалению, переводчику доступны не все выразительные средства родного языка, и связано это с особенностями создаваемого им продукта. Беда в том, что перевод – парадоксальная вещь: это история о людях, живущих в чужой стране, но при этом почему-то говорящих и думающих по-русски! Мир, в котором оказывается читатель перевода, не назовешь даже параллельной вселенной, потому что ни в одной параллельной вселенной не может быть страны, чьи жители говорят на чужом для них языке. И чтобы читатель не отвлекаясь следил за историей, которую рассказывает ему переводчик, он должен пойти на одну уступку – Кольридж называл ее suspension of disbelief. Подобно театральному или кинозрителю, он должен забыть об условности повествования и смириться с тем, что иностранцы думают и говорят как его соотечественники.
Но этот негласный уговор с переводчиком читатель готов соблюдать только до известного предела.
Если герой родом из Кентукки скажет приятелю: «Тоже мне, моряк – с печки бряк» или «Ну что, братуха, хлопнем еще по рюмашке на посошок?», читатель вздрогнет и потеряет веру в реальность происходящего, а переводчик не имеет права это допустить.
Так же опасно, к примеру, коверкать в прямой речи героев орфографию, что иногда позволяют себе нативные писатели на любом языке. И эти ограничения заставляют переводчика еще ответственнее подходить к выбору красок с доступной ему палитры – ведь слишком уж обесцвечивать оригинал тоже не годится.
Что можно сказать о переводе, если вы не читали оригинал
Мои коллеги, сказавшие, что хороший перевод – вещь неопределимая, конечно, отчасти правы. Даже если переводчик не фрик и при этом владеет необходимыми профессиональными навыками и не старается соревноваться с автором, остается еще выяснить, насколько точно он воспроизвел его стиль, не упустил ли чего-нибудь важного и не добавил ли чего-нибудь такого же важного, но своего. Иначе говоря, я предложил отрубить всем кривым Гаусса, по которым размазаны читатели (и в том числе переводчики), самые кончики хвостов (они бесконечные, но вы понимаете, о чем я), а по-хорошему надо было бы обрубить им хвосты по самые уши.
В идеальном случае переводчик должен быть (или уметь притвориться) тем самым идеальным читателем, которого хотел бы иметь каждый автор, – по сути, его двойником с тем же отношением к миру, понимающим его с полуслова.
Но пока нам стоит проявить снисходительность. О том, хорош ли Фолкнер в переводе Кистяковского, Сэлинджер в переводе Райт-Ковалевой или Вудхаус в переводе Бернштейн, можно (и очень интересно) спорить. Но в нашем разговоре все эти и многие другие переводы будут считаться определенно хорошими, потому что советские переводы классики (небуквалистские), как правило, выполнены не хуже чем на твердую четверку с минусом.
А сейчас нам, знаете ли, не до жиру. Если оценивать современные переводы по пятибалльной шкале, самыми ходовыми отметками будут трояк, три с минусом, два с плюсом (чудесная отметка, которую Голышев поставил как-то одному нашему курсисту за вступительное задание), пара без плюса и кол, желательно осиновый.
Впрочем, не надо осиновый – это я загнул. Или перегнул…
В конце концов, переводчики, вроде того пианиста, играют как умеют. И больше всего виноваты не они.
А знаете кто?
Вы. Ведь вы же это покупаете. И издатели, разумеется, с удовольствием продают. Снова высказывалось мнение, что переводить худлит может любой, кто хорошо знает иностранный язык и имеет приличное образование.
Но это так же странно, как объявлять писателями всех, кто научился печатать десятью пальцами.
Умеешь стучать по клаве? Ну, настучи нам бестселлер.
И даже те, кто не разделяет этого мнения, часто покупают плохие переводы любимого автора, потому что других-то нет! Но плакать и грызть кактус – не лучшая тактика (как порой пишут в переводах, плохая идея). Все равно вместо кайфа (ну пускай вместе с кайфом) вы получаете солидную порцию раздражения. Так стоит ли игра свеч? Не лучше ли сто раз перечитать «Незнайку на Луне» или «Преступление и наказание», чем купить сто новых книг в плохих переводах? Или, как многие советуют, выучить иностранный язык – а то и все языки сразу, чего мелочиться, – и читать книги только в оригинале…
Но уж что точно можно сделать – это заглянуть в книгу, прежде чем ее покупать. Часто ли вы после этого ставили ее обратно на полку? По-моему, просвещенный – или, извините за выражение, продвинутый – читатель должен поступать так не меньше чем в пятидесяти процентах случаев. А лучше в семидесяти. Это и впрямь будет ударом по ахиллесовой пятке недобросовестных издателей, которая у них в силу особенностей анатомии находится в кармане. И тогда, может быть, начнутся перемены к лучшему…
Но я что-то разбрюзжался, простите. Перейдем к разговору об оценке качества перевода и начнем его с общих рекомендаций.
1. Будьте непредвзятым. Не верьте в авторитеты – в смысле: это хороший переводчик, он же перевел сто пятьдесят книг! Да хоть миллион.
2. Вообще никому не верьте – ни друзьям, ни критикам, ни жене, ни мужу, ни папе с мамой, ни богу, ни черту. Только себе, и то с оглядкой.
3. Не кидайтесь сразу покупать новинку, о которой все говорят. Ну вот представьте себе, что у вас маленькая нефтяная компания и вы пришли на «Сотбис» за очередным Дали или Кабаковым. На стене висят картины, под ними крупным шрифтом – имена художников и впечатляющая стартовая цена. А на обороте, маленькими буковками: Пупкин или Шмупкин. Что это такое? – спрашиваете вы (если догадались туда заглянуть). А это, отвечают вам, фамилия копииста. То-то картины такие странные – не поймешь, Дали или Кабаков!
4. Чтобы оценить качество перевода, достаточно прочесть одну-две страницы. Но прочесть их вы должны особенным образом – очень внимательно, вглядываясь в каждую фразу. Это как с теми же картинами: обычно мы любуемся ими, не подходя к ним вплотную да еще с лупой. А если бы подошли, увидели бы много интересного – например, что грустная Аленушка страшна как смертный грех. Так вот, если вы обнаружите, что текст плох, так сказать, в микромасштабе, можете даже не надеяться, что переводчику удалось каким-то волшебным образом все же сохранить самые ценные черты оригинала. Ставьте книгу на полочку и уходите с богом.
5. Надо научиться объяснять свои ощущения хотя бы себе.
Мало сказать: «Мне это не нравится». Надо понять, почему.
У переводчика есть презумпция невиновности – и если объяснение покажется неубедительным даже вам самому, обвинение с него должно быть снято.
Теперь конкретнее. Все минусы перевода можно условно разделить на две группы:
1. Явные следы чужого языка
2. Признаки плохой прозы (ППП).
Между ними есть размытая область, которую мы для удобства отнесем ко второй группе, а сегодня рассмотрим только первую. К ней я отнес бы:
1. Прямые кальки, как отдельных слов («Еще в школе он был очень популярен»), так и выражений («Он наконец сделал это» или «Я так не думаю» вместо «По-моему, нет»); если говорить об английском, который неплохо знают многие, эти кальки легко различимы;
2. так называемые «синтаксические кальки»: неестественный порядок слов, скопированный с жесткого английского, или фразы вроде «Он был достаточно умен, чтобы не слишком обидеться» или «Когда Джордж вошел в комнату, он сразу подбежал к окну»;
3. и странное словоупотребление. К примеру, недавно мне попалась в одном переводе замечательная фраза: «Мистер Вашингтон споткнулся и невольно выронил ругательство». Во-первых, не выронил, а обронил. А во-вторых, и это не подходит: по-русски ругательства почему-то не роняют (замечания – пожалуйста). Даже если человек попадет себе по пальцу молотком, максимум что он может обронить – это молоток. Ругательство у него при этом вырвется. А в сочетании со «споткнулся» все выглядит еще смешнее…
Неправильное словоупотребление – сущая беда плохих переводов, и возникает оно оттого, что люди переводят не фразами, а словами. Но слова в каждом языке сочетаются привычным именно для него образом, и механически перенесенные в чужой язык словосочетания часто выглядят дико.
Есть еще множество особенностей чужого языка, имеющих свойство проникать в перевод и заметных опытному глазу (наши студенты и курсисты хорошо это знают), но названные – самые популярные, и для первичной оценки качества перевода их вполне хватит.
