Вера Пантелеева: «Мы сидим на сундуке и не желаем знать, что внутри»

– Много ли у вас студентов?
– Я работаю в Литературном институте имени А.М. Горького, а там много студентов быть не может, потому что это достаточно камерный вуз, где сохранился специалитет с пятилетним обучением. На первый курс набирают 70 человек, а всего на дневном отделении обучается около 350 студентов, на заочном – около 200, и ещё около 100 – на Высших литературных курсах. Эти 70 первокурсников распределяются по направлениям: поэзия, проза, драматургия, критика, очерк и публицистика, детская литература и художественный перевод. По кафедре перевода параллельно может быть несколько групп: в прошлом году, например, набрали удмуртскую, якутскую и корейскую группы. Каждое направление – это отдельный семинар, где в группе всего 5-10 человек. Это студийное, почти индивидуальное обучение, что мне особенно близко. Я сама окончила этот институт, прошла эту школу ещё в советское время. Позже, работая на факультете журналистики УдГУ, я всё время говорила, что с журналистами поточно работать нельзя. Но в стенах большого вуза невозможно выделить журналистику как творческую специальность. Если в 90-е ещё можно было разделить группы по спецкурсам по 5-8 человек, то с начала нулевых в этих группах должно было быть не меньше 15-18 человек. Меня это категорически не устраивало.
– Как проходит набор в Литературный институт? Вступительные экзамены, ЕГЭ или что-то иное?
– Как и во все творческие вузы, в Литературном институте проводится творческий конкурс. Учитывая статус федерального вуза, обязательны результаты ЕГЭ по русскому языку и литературе. Однако главное – три тура творческих испытаний. Первый – портфолио: вместе с документами абитуриенты направляют в приёмную комиссию свои работы в зависимости от выбранного направления. Драматурги представляют пьесы, прозаики – прозу, детские писатели – произведения для детей, переводчики – переводы с иностранных языков и т.д. Например, для семинара по удмуртскому языку требовались переводы с удмуртского, а для итальянской или корейской группы – с того иностранного языка, который знает абитуриент. Чаще всего это английский язык. Объём и оригинальность работ строго регламентированы, проверяется плагиат. Портфолио оценивается по стобалльной шкале, минимальный порог – 60. Второй тур – творческий этюд на заданную тему, написанный в стенах института. Третий – собеседование с членами приёмной комиссии, включая заведующих кафедрами и ректора Алексея Николаевича Варламова. Каждый этап оценивается по стобалльной системе, минимальный порог – 60.
– Какой конкурс на место в Литературном институте?
– Конкурс по-прежнему остаётся значительным, учитывая, что Литературный институт – единственный вуз в России, где готовят специалистов по упомянутым мной направлениям, а желающих писать у нас, как известно, немало. Россия – страна обширная, и конкурс стабильно высок: на 70 мест подаётся около 600 заявлений. В прошлом году я участвовала в работе приёмной комиссии, набирая новую удмуртскую группу, и у меня был доступ ко всей базе данных, включая рейтинги. Однако важно понимать, что многие абитуриенты подают документы одновременно в несколько вузов: к примеру, в МГУ – на филфак, в УдГУ – на журфак. Отсюда и обилие слабых, неоригинальных работ. После первого тура, где оценивается портфолио, число претендентов резко сокращается – остаётся, возможно, чуть более 300 человек.
– Хотелось бы немного углубиться в тему удмуртских переводов. В Удмуртии сейчас активно развивается процесс перевода с использованием искусственного интеллекта. В 2020 году Андрей Гоголев перевёл с подстрочника повесть «Матӥ» Кузебая Герда, потратив на это полгода. А Егор Лебедев, студент-информатик, вместе с Анастасией Шумиловой справился с переводом рассказа Клабукова за две недели. На днях представили новый перевод Андрея Гоголева, выполненный уже за два месяца. Процессы идут стремительно. Почему растёт интерес к удмуртским авторам 1920-х годов, и насколько качественны такие переводы?
– ...Перевод «Матӥ», выполненный Андреем Гоголевым, вызывает у меня лёгкое недоумение: это очень добротный подстрочник. А упрощение заглавия «Матӥ» до «Мати» и вовсе лишает его этнокультурного контекста. Ещё есть журнальный вариант перевода «Матӥ» 2012 года в исполнении Альберта Вазихова и тоже с заглавием «Мати». При этом переводчик жанр произведения определил как «эротическая новелла», чего, конечно, нет в оригинале. Меня смущают оба варианта перевода, поскольку я понимаю, насколько глубоко меняется «эффект» произведения для принимающего русскоязычного читателя в зависимости от «осторожности» (несвободы) или, наоборот, «храбрости» (свободы) переводчика. Наиболее удачным мне кажется третий вариант перевода «Матӥ», выполненный в прошлом году выпускницей Литинститута Луизой Зариповой в рамках дипломного проекта. И говорю это не потому, что она была моей студенткой. Луиза учла все стилистические и контекстуальные нюансы гердовского текста и очень бережно, осторожно работала с классическим произведением вековой давности. Так же достойно она перевела, к примеру, поэму «Санӥ» Игнатия Гаврилова, рассказы «Кузь нюк» (Длинный лог) Ивана Соловьёва и «Бегентыло» Матвея Кельдова. В полном объёме все эти произведения 1920-30-х годов переведены на русский язык впервые. Сейчас ищу возможности издать её работы, чтобы представить читателям подлинное богатство удмуртской литературы.
– Луиза – носительница удмуртского языка?
– Скажу так: Луиза Маратовна Зарипова родилась в удмуртско-татарской семье. Она родом из Сарапула, до поступления в переводческий семинар Литературного института успела окончить два курса факультета журналистики Удмуртского госуниверситета. Удмуртский язык она изучала в УдГУ. Конечно, этого было недостаточно, но в Литературном институте переводчикам созданы все условия для языковой подготовки. У нас на первых двух курсах восемь (!) часов в неделю удмуртского языка, далее – по шесть часов: такая роскошь недоступна нигде в Удмуртии. Я сама преподаю удмуртский, и в моей группе есть как начинающие, так и владеющие языком, – т.е. у нас два уровня языкового обучения.
<...>
– Как давно Литинститут готовит переводчиков и где они находят своё призвание? Такое ощущение, что они растворяются в обществе.
– Ну, не то чтобы растворяются. Думаю, половина всё же остаётся в профессии, в литературе. Но ведь мы можем так говорить о любом деле. Разве все выпускники консерватории становятся Шостаковичами, а медакадемии – докторами с мировыми именами? Нет, но каждый из них где-то трудится. Однако имя, слава, признание приходят не ко всем, если говорить о широкой известности.