Цвет, краска, оттенок. Аналоги для образного представления о цветовой характеристике вещей и предметов
В.С. Модестов: Лингвистические возможности языков подлинника и перевода не «эквивалентны», и поэтому невозможно переводить художественный текст механически. Точные значения и эстетические качества слов, за редким исключением, взаимно не перекрываются. Эти различия языков проявляются, например:
– в членении цветовой гаммы (английское слово blue определяет синий цвет во всем его объеме, не деля его на «синий» и «голубой», как в русском, так что переводчику приходится самостоятельно решать, исходя из контекста, в каком платье появилась героиня: в синем или голубом; в восточных языках существует множество слов, определяющих малейшие оттенки цветов, аналогов этим словам в европейских языках просто нет; северные народы имеют в своем словаре десятки слов, определяющих цвет снега. Это не означает, что европейцы, азиаты, северяне, не имея «специальных слов», не различают нюансы цвета, просто они используют в этих случаях иные средства; разнообразить речевую палитру в английском языке, например, помогут всего три слова dark, light, bright и один суффикс –ish: dark red – темно-красный, light orange – светло-оранжевый, bright green – ярко-зеленый, reddish – красноватый, greenish – зеленоватый;
– в подборе аналогов для образного представления о цветовой характеристике вещей и предметов (сравнения с различными фруктами, цветами, явлениями природы и т.п. по цветовому признаку у разных народов не всегда совпадают; так, сравнение с цветом манго стало для нас понятным только тогда, когда эти фрукты, а главное их сок, появились на прилавках наших магазинов), например, мы говорим «покраснел как рак», имея в виду вареного рака, а албанцы и болгары в этом случае говорят «покраснел как перец»;
– в социокультурной метафорике цветообозначений: у одних народов цветом траура является черный (русские, англичане, французы, немцы и др.), у других – белый (китайцы, корейцы и др.), что привносит негативный оттенок в различные восточные словосочетания («белый человек» – неграмотный человек, глупый человек, «белая еда» – халявная еда, полученная попрошайничеством, «белый взгляд» – надменный взгляд); у большинства народов черный цвет – символ зла, а белый – добра; у англичан черная кошка – символ удачи и счастья, у русских – несчастья; в русском и английском языках сочетание слова «белый» с некоторыми существительными негативного значения смягчает последние («белая зависть»); русские откладывают что-либо на «черный день», англичане на «дождливый день» / rainy day; зеленый цвет глаз у русских – символ поэтической, романтической натуры, англичане green eyes связывают с натурой завистливой; в славянском фольклоре голубые глаза – признак чистоты, красоты и добра, в арабском фольклоре всё это относится к карим глазам, а голубые свидетельствуют о коварстве и обмане;
– в идиоматике, поскольку цвета имеют не только прикладное, но и символическое значение; при этом некоторые идиомы практически дословно совпадают с русским аналогами (англ.: look at the world through rose-colored glasses / смотреть на мир сквозь розовые очки); но чаще выражение одной и той же мысли не совпадает по форме (англ.: grass is always greener on the other side of the fence / трава всегда зеленее по другую сторону забора, то есть «хорошо там, где нас нет»).
Знание этих «мелочей» – важная составляющая профессионализма переводчика.
В качестве примера приведу строчку из почти дословного перевода корейского детективного рассказа на русский язык:
«Появление Джима на похоронах Бао одетым во всё белое* не осталось без внимания собравшихся».
В сноске (*) переводчик подробно объясняет, почему американец Джим появился на похоронах корейца Бао «одетым во всё белое». У корейцев белый цвет – это цвет траура, цвет уважения памяти предков.
Однако есть, на мой взгляд, и другие решения этой переводческой задачи – не нарушающие сноской процесс чтения.
Например, хотя бы так: «Появление Джима на похоронах Бао одетым по корейской традиции во всё белое не осталось без внимания собравшихся». Или: «Появление Джима на похоронах Бао одетым по корейской традиции в знак уважения к памяти предков во всё белое не осталось без внимания собравшихся».
Важно, чтобы переводчик понял смысл описываемого события и раскрыл этот смысл читателям. А как это будет сделано, зависит от его таланта, фантазии, изобретательности, языковых и страноведческих знаний, чувства родного языка.
И.В. Соколова: В продолжение замечу, что цветовая гамма по-разному воспринимается, а потому по-разному описывается / оценивается в разных языковых культурах. Скажем, красный цвет не у всех народов ассоциируется с красотой и гармонией (а у него немало и прочих коннотаций, политических и бытовых). В английском, помимо опасности, гнева, насилия, этот цвет может обозначать долговые обязательства (to be in the red), цвет волос – рыжий (red-head), причем звучит это исключительно комплиментарно и, скорее, должно переводиться как «золотые волосы». Поэтому восклицание: «Я что, рыжий, корич что ли?» – для англичанина, а тем более ирландца, звучит несколько странно и требует пояснения. Существует, правда, и значение праздника – to paint the town red (попраздновать на славу). В конце XIX столетия в Великобритании появились red-brick universities (дословно: краснокирпичные университеты). В отличие от Оксфорда и Кембриджа, это были учебные заведения нового, прикладного формата.
Проблему составляет перевод purple, оттенки которого образуют целую палитру – от пурпурного до интенсивно-розового: багряный, сиреневый, лиловый, фиолетовый. Некоторые словари предлагают и вовсе смутную трактовку – цвет между красным и синим (a color between red and blue). Только контекст поможет в этом случае переводчику выбрать нужный вариант. Пурпурный, например, определение для русского языка торжественное, к нему следует прибегать разве что, если речь идет о представителях высших классов в историческом повествовании.
Так как англичане – нация мореплавателей, то не удивительно, что в их языке существует множество обозначений самых разных оттенков синего: королевский (royal blue) – насыщенный синий; цвет военно-морской формы (navy blue); midnight blue – темно-синий, индиго. Удивительно, на мой взгляд, другое: в английском отсутствует аналог русскому голубой, при помощи которого мы переводим blue sky (голубое небо), а также baby blue (светло/нежно-голубой). В английской фразеологии blue – это цвет грусти и печали. Поэтому Mummy's blue – это не голубая мечта матушки (как переводят иногда строки из популярной песни), а ее горестные раздумья. Отсюда и термин «блюз», жанр меланхолии и тоски.
В связи с прилагательным «синий» есть еще некоторые нюансы. Русское «синяк» в большей степени ассоциируется в английском языке с черным, а не синим цветом. Black eye – это не черный, а «подбитый глаз». Поэтому очень разумно перевели на английский начальную строку знаменитого цыганского романса «Очи черные» – Dark and burning eyes (дословно – темные, страстные глаза). Говоря о цвете глаз, следует упомянуть еще одно непростое для перевода слово: английское hazel – сочетание зеленого и светло-коричневого. Думается, что ближе всего к оригиналу – зеленоватые глаза. Различия синего, зеленого и коричневого, как утверждают специалисты, зависят от многих факторовямп как физиологических, так и психологических. В связи с этим в английском языке появился забавный неологизм grue (от слияния green и blue).
Восприятие цвета непосредственно связано с идиоматикой. Дж. Чосер считал синий цветом верности, Шекспир ввел в употребление выражение green-eyed monster, после чего зеленый цвет в английском языке стал прочно ассоциироваться с ревностью. Национально-культурные особенности восприятия цвета в буквальном и фигуральном плане остаются интереснейшей сферой исследования.
В.П. Голышев: В некоторых произведениях цвет или его отсутствие играют первостепенную роль. Достаточно вспомнить «Белое безмолвие» и другие северные рассказы Джека Лондона или повесть Уильяма Гасса «Мальчишка Педерсенов», где белым не только занято пространство, но и заглушены все звуки до выстрелов в финале. Интересно, что в исландских сагах этого белого, насколько помню, нет – там вообще нет пейзажа как такового: например, камень появляется только затем, что персонаж должен опереться на него наполовину отрубленной ногой, чтобы продолжать бой.
Иногда одна краска проходит через все произведение, как лейтмотив, как символ всеобщности, например, пергаментное лицо Кристмаса, человека-иероглифа в «Свете в августе» Фолкнера. Иногда это просто монохромность среды – как в романе Элизабет Уэтмор «Валентайн». Там это серая полупустынная земля восточного Техаса, пар градирен, дым нефтеперерабатывающих заводов. В обоих случаях цвет несет особую эмоциональную нагрузку, а в случае Фолкнера – идеологическую. В американских романах синее и серое без пояснений обозначают принадлежность к армии Союза или Конфедерации.
Андрей Белый в книге «Мастерство Гоголя» проследил, как меняется спектр у писателя: например, от «Вечеров на хуторе близ Диканьки» до первого тома «Мертвых душ» частота красного падает в 2,5 раза, золотого – почти в 4, а белого, желтого, серого, наоборот, растет в 2 – 3 - 4 раза.
Особый случай – синестезия у писателей. Здесь можно вспомнить «Другие берега» Набокова, где он рассказывает, как детстве воспринимал в цвете буквы алфавита. Или Кандинского – о звучании цветов.
Н.В. Яковлева: При переводе идиом с прилагательными, обозначающими различные цвета, краски и их оттенки, нужно быть внимательней и не поддаваться искушению переводить так, как на уроке в музыкальной школе, когда тебя попросят сыграть пьесу с листа, потому что можно легко ошибиться.
Безусловно, какие-то англоязычные представления о цвете совпадают с русскими. Так, например, мы говорим: «позеленеть от злости» или «от зависти», и по-английски green with envy означает «завистливый», поэтому, увидев идиому green winter вполне можно предположить, что речь идет об английской зиме с зеленой травой и черными дроздами, и в голову не сразу придет значение «бесснежная зима». Без контекста не сразу догадаешься, что to have a green thumb переводится как «быть талантливым садоводом» (букв. «иметь зеленый большой палец», и в этой связи в голове почему-то возникает ассоциация с пальцем, испачканным зеленкой).
Интересно, что англоговорящему, изучающему русский язык, иногда бывает трудно понять, какой именно цвет называется «пурпурным», потому что прилагательное purple означает еще и «фиолетовый», и переводчику нужно иметь в виду, что это цвет царской мантии или кресел в Большом театре.
Трудности могут возникнуть и со словосочетанием white nights, потому что сразу вспоминаются белые ночи Питера, а на самом деле это «ночи без сна».
Легко ошибиться и со значением словосочетания black pudding, так как пудинг часто бывает темно-коричневого, ближе к черному, цвета, а на самом деле оно переводится как «кровяная колбаса».
Все знают, что a black sheep – это «паршивая овца», но ведь в определенном контексте, возможно, лучше назвать ее «белой вороной».
И.А. Шишкова: Мне бы хотелось добавить про перевод английских идиом с белыми и розовыми слонами. Так, a white elephant в переносном значении – не «белый слон», а «ненужная вещь», «подарок, от которого не знаешь, как избавиться», а вот to see pink elephants (букв. «видеть розовых слонов») – это «страдать галлюцинациями или белой горячкой».
В другой идиоме – in the pink – розовый цвет ассоциируется не с болезненным состоянием, а со здоровьем, и означает «в добром здравии».
Любопытно, что be in the red переводится как «быть в долгах», «задолжать деньги банку», а be in the black – наоборот, «оказаться без убытков, с прибылью».
Как известно, в английском языке одним из самых сложных грамматических явлений считается употребление артиклей, поэтому be in the red можно легко спутать с выражением be in red – «быть в красном», как, например, a lady in red – «леди в красном».
Да, с идиомами нужно быть осторожней и запомнить, что, например, red-eye это не какой-то «красный глаз», а «ночной авиарейс».
О.В. Болгова: Во французском языке, в отличие от русского, в гораздо большей степени распространено метафорическое обозначение оттенков, когда почти любое слово или словосочетание может быть использовано для определения цвета. Французские писатели охотно включают в свои произведения такого рода цветообозначения, однако далеко не всегда использование прямого русского эквивалента будет понятным при переводе. Например, в одном из рассказов Л. Арагона есть фраза: «Ее белокурые локоны были перехвачены широкой, цвета миндаля, лентой <…>» (“un large ruban amande”). В моем представлении такая формулировка – «цвет миндаля» – заставляет думать о том, что лента была коричневой, как бурая кожица жареных миндальных орехов. Или можно предположить, что речь идет о цветах миндаля, тогда лента окажется ярко-розовой. Однако, согласно словарям, французское слово amande, помимо собственно «миндаля», также обозначает светло-зеленый оттенок по цвету кожуры созревающих орехов; в случае, если речь идет о коричневом оттенке, употребляется словосочетание amande grillée (буквально – «жареный миндаль»). Среди синонимов цветообозначения amande фигурирует vert pistache, т.е. так называемый фисташковый цвет. Именно этот эквивалент часто и используется при переводе, особенно если слово amande входит в состав словосочетания с основным – зеленым – цветом. Например, в романе Б. Виана «Пена дней» упоминается “une robe en lainage vert amande”, т.е. «шерстяное платье фисташкового цвета» в переводе Л.З. Лунгиной (1983 г.). В.Е. Лапицкий, выполнивший новый перевод романа в 1997 г., предпочел сохранить первоначальный образ: «платьице из шерсти цвета зеленого миндаля». В приведенной выше цитате из Арагона, на мой взгляд, следовало бы либо указать банальный «светло-зеленый» оттенок, поступившись образностью оригинала, либо сохранить метафору, уточнив цвет («лента цвета зеленого миндаля»), либо попытаться передать оттенок с помощью аналогичного и более понятного читателю метафорического цветообозначения (например, прилагательного «фисташковый»).
Переход от одной метафоры к другой, близкой по смыслу, довольно часто используется в переводе, если нужно употребить не просто подходящий по смыслу рядовой эпитет, а передать метафоричность указанного в переводе оттенка. Однако порой эта замена может привести к некоторому искажению исходной палитры. Так, в одной книге словосочетание “une robe prune” (буквально – «платье цвета сливы», т.е. фиолетового цвета) было переведено как «вишневое платье» (хотя вишневый является разновидностью красного цвета). Очевидно, переводчик посчитал необходимым сохранить фруктовый компонент определения, учитывая, что в русском языке прилагательное «вишневый» обозначает оттенок, а «сливовый» в таком качестве не используется. Аналогично “un habit pensée”, т.е. буквально – «наряд цвета анютиных глазок», в переводе естественнее передать с помощью прилагательных «лиловый» или «сиреневый», хотя эти оттенки могут несколько отличаться от пурпурно-фиолетового цвета, обозначаемого французским словом “pensée”.
Сложность может представлять разграничение оттенков, привязанных к одному основному цвету. Известно, что русским прилагательным «голубой» и «синий» соответствует одно французское прилагательное bleu, которое, подобно другим основным цветам, зачастую употребляется в сочетании с разными уточняющими существительными и прилагательными для передачи тех или иных оттенков. Перевод таких словосочетаний на русский язык не отличается особым разнообразием и, как правило, включает в себя либо использование составных прилагательных со словами, указывающими на интенсивность цвета (bleu roi – «ярко-синий», bleu marine и bleu nuit – «темно-синий», bleu pervenche – «бледно-голубой»; vert sapin – «темно-зеленый», vert pomme – «бледно-зеленый»), либо составных определений из двух прилагательных цвета: bleu canard – «зеленовато-синий», bleu ardoise – «серовато-синий», vert bouteille – «желтовато-зеленый» (или так называемый бутылочный цвет). Контекст позволяет переводчику проявить больше фантазии. Например, сочетание bleu pétrole, одним из компонентов которого является существительное «нефть», в словарях определяется как «синий цвет с зеленым отливом». Однако в художественных текстах можно встретить и такие соответствия, как «грязно-синий» или «синий с радужным отливом».
Прилагательные, обозначающие основные цвета (белый, черный, красный, зеленый и т.д.), часто входят в состав устойчивых выражений: в этом случае они имеют переносное значение, что нужно учитывать при переводе. Например, словосочетание un mariage blanc подразумевает фиктивный брак, un examen blanc – предварительный / пробный экзамен; le travail noir обозначает не черную работу, как можно было бы подумать, а «левую» работу на незаконных условиях; эквивалентом словосочетания un poisson rouge является «золотая рыбка»; la langue verte используется в значении «воровской жаргон». В ряде случаев перевод одной и той же конструкции с прилагательным цвета допускает как использование прямого эквивалента, так и прилагательного с переносным значением: например, voir tout couleur de rose – «видеть все в розовом свете»; les refléxions toutes couleur de rose – «размышления самого радужного свойства».
А.В. Ямпольская: Мне доводилось переводить не только художественные произведения, в которых присутствуют названия цвета, но и немало искусствоведческих текстов – например, каталогов выставок. Хотя в нашем представлении все итальянцы от природы художники, а значит, они воспринимают тончайшие оттенки цвета, не могу сказать, что передача подобной лексики оказывается трудной задачей. Современные прозаики, поэты (и искусствоведы), как правило, ограничиваются минимальным набором базовых цветов. Если оттенок уточняют, то это может быть вполне понятное указание chiaro (светлый) / scuro (темный) или отсылка к предмету – grigio cenere (пепельно-серый), nocciola (ореховый), verde bottiglia (бутылочно-зеленый). Сложнее, если подобный «цветовой камертон» не известен за пределами страны: например, итальянцы часто употребляют название color salmone (лососевый цвет) – оно есть и в «русской» палитре, но не очень широко употребимо, а название verde bandiera («зеленый цвета флага») мы точно не поймем, поскольку оно отсылает к оттенку, присутствующему на итальянском национальном флаге, придется написать «ярко-зеленый», «сочный зеленый», «цвет зеленого папоротника» или что-нибудь в этом духе.
Отдельный вопрос – устойчивые выражения с названиями цветов, а также ассоциации, которые вызывают цвета. Например, описывая цвет волос, итальянцы говорят rosso – не про крашеные красной краской, а про рыжие волосы; sale e pepe (букв. «соль и перец») описывает шевелюру человека, у которого уже немало седых волос. Azzurro – насыщенный голубой цвет, символ спорта и патриотизма, цвет национальной сборной, которую так и называют squadra azzurra (ясно, что «голубой командой» по-русски ее не назовешь).
Нечасто у писателей можно встретить более «профессиональные» названия цветов – «охра» (ocra)» или «жженая сиена» (terra di Siena bruciata). То же касается искусствоведов – за редчайшими исключениями, как, например, выдающийся историк искусства Роберто Лонги. Не случайно его тексты входят в учебники по истории языка: никто другой не использовал настолько оригинальный и образный язык для описания произведения искусства. Частью узнаваемого стиля Лонги были названия цветов – от редких canarino («канареечный») и pavonazzo («темно-лиловый») до различных bianchi lavandati («белый с лавандовым оттенком»), bronzeo-rossiccio («бронзово-рыжий») и даже velluto rosso di prima classe («цвета красного бархата, как в первом классе»).
Любопытные примеры соотношения колоронимов в итальянском и русском языках можно найти в исследованиях О.Ю. Школьниковой. Так, восемнадцати наименованиям оттенков синего в итальянском языке (некоторые из них редкие и почти не употребляющиеся) соответствуют всего девять русских слов. Указывает О. Ю. Школьникова и на слова, которые расставляют переводчику ловушку: опираясь на внутреннюю форму слова, нам хочется перевести viola как «фиолетовый», а porpora как «пурпурный», но это не всегда правильно (например, porpora обозначает целую группу цветов). Наконец, одни названия цветов чаще употребляются с одушевленными, а другие – с неодушевленными существительными (roseo vs rosa – и то и другое означает «розовый»).
Мой опыт подсказывает, что в случае сомнений лучше проверить себя по палитре, сопоставив иноязычные и русские наименования, – сейчас, имея под рукой интернет, это совсем не трудно.
А.Б. Можаева: Цвет и оттенки – это, пожалуй, одна из тех областей, где больше всего ощущаются преимущества, которые принес с собой интернет: сейчас просто страшно подумать о тех усилиях и ухищрениях, на которые приходилось идти в прошлые времена, чтобы зрительно представить себе тот или иной экзотический оттенок, отыскать цветное изображение неизвестного тебе цветка, птички и т.д., если в тексте фигурировали оттенки и окраски… Но не всегда для того, чтобы подобрать правильный русский эквивалент, достаточно увидеть, о каком именно цвете или оттенке идет речь. Во всех европейских языках (и испанский в этом смысле не исключение) палитра цветов и оттенков, имеющих устойчивые названия, гораздо шире, чем в русском, и хотя в последнее время в обиход активно вводятся кальки этих названий (в торговле – для описания цвета одежды и обуви, в строительной отрасли – для обозначения красок и т.д.), они еще недостаточно прижились в языке, ощущаются, в лучшем случае, как неологизмы, если не как искусственные образования, и далеко не всегда удается органично вписать их в художественный текст.
Подлинным спасителем интернет стал в тех случаях, когда речь идет о масти лошади или окрасе собаки, поскольку здесь за обозначениями цвета и сочетаний цветов стоит давняя традиция, и мало понять, о каком именно цвете идет речь, надо еще выяснить, как он называется по-русски. И тут неоценимую помощь оказывают форумы и странички в социальных сетях, объединяющие энтузиастов и специалистов – в особо сложных случаях можно даже обратиться к ним за консультацией!
Но остались все же случаи, в которых информационная революция не спасает: например, когда мы сталкиваемся с символическим осмыслением цвета в культуре того или иного периода. Так, голубой стал знаковым цветом испано-американского модернизма, так что в художественном тексте, связанном с этой эпохой (ок. 1900 года) и направлением, одного его упоминания достаточно, чтобы создать определенную атмосферу и вызвать богатый спектр ассоциаций. В этом случае не спасет подбор эквивалентов, и переводчику остается либо смириться с поражением, либо писать длинную сноску. Дополнительные трудности создает тот факт, что эта небесная голубизна служит фоном для томных лебедей и печальных принцесс, в отечественной традиции трудно совместимых с представлением о хорошем вкусе…
М.А. Козлова: Как мне видится, сами по себе наиболее распространенные наименования цветов в итальянском языке не составляют сложности для перевода, так как имеют точные аналоги в русском языке, трудности начинаются там, где эти наименования нужно органично вписать в повествование или описание (внешности, одежды, пейзажа). В принципе нам вполне понятны такие обозначения как giallo paglia («соломенно-желтый»), grigio perla («жемчужно-серый»), verde bottiglia («бутылочно-зеленый»), verde mare («цвет морской волны»), albicocca («абрикосовый» или скорее «персиковый»), melanzana («баклажановый»), так как они отсылают к привычным нам предметам и явлениям. Проблемой часто становится употребление того или иного цветового наименования, например, в описании внешности или одежды: например, девушка с волосами цвета biondo cenere – лучше превратить ее в «пепельную блондинку», то есть, перенести цвет на характеристику внешности. Или цвет fucsia, уже обретший аналог в русском языке, – не лучше ли он выглядит в описании той же одежды в варианте «ярко-розовый»? Другая распространенная особенность описания цвета – через субстантивацию – l’azzuro degli occhi, il grigio del cielo, дословно «голубой цвет глаз», «серый цвет неба» – в такой ситуации допустимо и употребить прилагательное с названием цвета, и, например, превратить его в существительное (голубизна, серость), если синтаксис позволяет. Можно найти и более экспрессивные аналоги – например, nero pece – смоль, сажа вместо «глубокого черного».
Безусловно, существуют и различия в восприятии цветов. Например, в итальянском отсутствует аналог прилагательного «рыжий», вместо него употребляется «красный», что также может вызывать затруднения при описании внешности; итальянское castagno далеко не всегда соответствует тому, что мы понимаем под каштановым цветом, а biondo в отношении цвета волос начинается там, где для русского человека еще актуален светло-каштановый или русый цвет. Точно так же очень сложно для нас понять разницу между многочисленными оттенками синего и голубого (тут, я думаю, сказывается географическое положение Италии и ее близость к морю), так же сложно обстоят дела с оттенками красного. Могут встречаться и своеобразные «ложные друзья», так цвет nero fumo дословно переводится как «дымчатый черный», но вместе с тем имеет аналогичные названия: nero carbone – «угольно-черный», nero di catrame – «дегтярно-черный», nero di candela – «фитиль свечи», то есть глубокий черный, а значит, буквально переводить это название нельзя. Встретив такое описание, можно, опираясь на другие варианты цвета, прийти к выводу, что речь идет об угольно-черном или «смоляном» оттенке, но если ориентироваться на буквальное описание, получится нечто иное.
Есть, кроме этого, и экзотические наименования, не совсем понятные русскоязычному человеку – например, цвет aragosta (цвет лангуста, что-то между розовым и красным), asparago (цвет спаржи – бледно-зеленый, теплого оттенка), carta da zucchero (цвет сахарной бумаги – светло-голубой), foglia di tè (цвет чайного листа, у нас это скорее цвет морской волны, более темный его оттенок), vinaccia (цвет виноградных выжимок, фиолетово-малиновый), zafferano (цвет шафрана – теплый желтый); как правило, эти цвета связаны с определенными реалиями и продуктами, которые характерны для итальянской жизни. В таких случаях я бы старалась сохранять эту образность, там, где возможно, так как она несет на себе отпечаток определенной культуры; там, где это не выглядит органично, можно описать цвет, подобно тому, как я сделала это в скобках. Чтобы максимально точно представить себе тот или иной цвет, всегда можно воспользоваться поиском по интернету, благо, сейчас в таких инструментах нет недостатка (для примера - https://it.wikipedia.org/wiki/Lista_dei_colori).
Следует сказать и о большом количестве фразеологических выражений с цветами; в итальянском присутствуют и те, которые совпадают с русскоязычными (sangue blu – «голубая кровь»), так и отличающиеся компонентом (mosca bianca – «белая муха», то есть, «ворона», rosso come un peperoncino – «красный, как острый перец», то есть, «помидор»), так и совершенно самобытные или же связанные с реалиями. Помню, в переводе романа Никколо Амманити мне встретилась пресловутая settimana bianca – дословно, «белая неделя», так называется небольшой отпуск в горах, как правило, на лыжном курорте. Также с применением цветового обозначения «желтыми» в Италии называются детективные романы, «розовой» – светскую хронику, а «черной» – криминальную. Некоторые авторы играют с этой образностью, так, в одном юмористическом рассказе я встретила выражение cronaca turchina, то есть «темно-синюю» хронику, которая на самом деле была ничем иным как издевательством над другими «цветными» новостями. С фразеологизмами, впрочем, легко помогут словари, в том числе, одноязычные.
М.В. Зоркая: На прошлом заседании нашего круглого стола Татьяна Александровна Сотникова упоминала цвет «перванш» – «синьки с молоком», который считался особо изысканным в 1960-е годы. Кстати, в очередной раз не верьте Википедии, там «одно из последних упоминаний оттенка „перванш“ содержится в мемуарах Т. А. Аксаковой-Сиверс в описании придворного бала в московском Дворянском собрании в честь 300-летия дома Романовых». Про мемуары не скажу, а вот в жизни одна дама былых времен совсем недавно мне рассказала, что дочь ее ездит на элегантной машине, марку она не помнит, зато цвет – перванш. И я тогда подумала: вот как умирают слова! Уже не знает никто такого слова, а цвет такой остался, пусть и не для всех. В моей собственной клеточной памяти, как сейчас принято выражаться, сохранились с глубокого детства также «априко» и «сомон», а еще я сама никогда и ничего не назову «бордовым» или «бежевым», потому что это «бордо» и «беж». Сама не назову, а вот в переводе, может, и напишу, ведь так удобнее и никто не будет шокирован.
Верно отметили коллеги: с одной стороны, цвет, колорит, оттенки могут быть исключительно важны для произведения в целом (В.П. Голышев), с другой – палитра современной литературы особым богатством не отличается, хотя некоторым языкам свойственно «метафорическое обозначение оттенков» (О.В. Болгова). Ну да, некоторую сложность составляют red и rot – по-английски и по-немецки это и «красный», и «рыжий». Или английское purple – это от «пурпурного» до «фиолетового». Или «синий» и «голубой», они есть только в русском. Но ведь это обычные трудности в переводческом деле, ибо, словами В.С. Модестова, «точные значения и эстетические качества слов, за редким исключением, взаимно не перекрываются». И как мне тут не вспомнить, что по-русски есть «цвет» и «краска», а по-немецки все одно – die Farbe. Помню, мы в Литинституте учили и сдавали про «местный колорит» у французских романтиков, но по-французски это опять-таки couleur locale – он же «цвет», он же «краска». У нас вон три слова, у них одно. А если вникнуть в понятие «оттенок» на разных языках – голова совсем пойдет кругом.
Да и совет многих (А.В. Ямпольская, А.Б. Можаева, М.А. Козлова) воспользоваться интернетом, конечно, бывает спасительным, да не всегда. Во-первых, есть названия для художников, и они, наверное, с особой точностью воспроизводят искомый цвет краски. Но среди них имеются устоявшиеся, международные, понятные (из близких к цвету перванш – индиго, ультрамарин, берлинская лазурь – не путать с парижской синей, и т.д.), а есть такие, которые неведомо кто выдумал («в меру оливково-коричневый», «шахназарская красная», «форосский ночной синий»…) В живописи и в акварели используются разные краски и цвета. А краски для волос? А автомобили? Сверяйся или не сверяйся, но если ты не знаешь, как назвать вот этот, во всей красе раскинувшийся перед тобой на мониторе оттенок, то ты именно не знаешь, как его назвать. Всю жизнь боюсь встретить в книжке немецкий цвет altrosa. В словарях не найдешь, а вот мода на него то и дело возвращается, но представьте, что будет, если я послушаюсь интернета и одену юную героиню в платье цвета «старой розы — грязновато-розовый, ненасыщенный цветом, бледный». На деле это такой приглушенный и не блестящий, не pink, розовый. Но я всякий раз не знаю, как его назвать по-русски.
Все это я в полной мере познала, когда переводила сборник Германа Гессе «Магия красок» (М., 2011; М., 2020). Интерес в том, что Гессе – классик, лауреат Нобелевской премии и вот уже лет сто культовый автор – всю жизнь сокрушался о том, что он признан как писатель, а не как художник. В связи этим он десятками и сотнями производил рисунки и, главное, акварели. Многие вполне хороши – для Нобелевского лауреата по литературе. То, что не удавалось выразить в краске, Гессе дописывал словами, и это бы ладно, справимся, но картинка к словам все-таки прилагалась. И так складно в переводе получается и про неаполитанский желтый, и про серый с тонким напылением бронзы, и про киноварь с добавкой капельки иссиня-красного – складно, только не сходится с его акварелью. Спросят, а что делать в таком случае? Отвечаю: первое – проситься к художникам для проверки; второе – переводить написанное, а не изображенное. В данном случае уж точно, ибо Гессе – писатель, и художник он только в этом смысле.
Из всего сказанного всеми нами сегодня я делаю вывод, что вопрос о визуальном и вербальном, в данном контексте – о передаче цвета словом (словами) на разных языках, не просто не закрыт, но даже не изучен в полной мере.
Литература народов России
В. Г. Пантелеева: Общеизвестно, что в каждом языке есть свои нюансы цветообозначения. Если говорить о «русско-удмуртской» языковой паре, то и здесь имеются некоторые различия, которые ярче всего обнаруживаются при переводах. Позволю краткий экскурс в историю лексики цветонаименований удмуртского языка. Здесь можно выделить следующие особенности:
1. Поскольку процесс оформления набора основных цветонаименований носит универсальный характер, то и в удмуртском языке он представлен достаточно полно (сьӧд – черный, тӧдьы – белый, горд – красный, лыз – синий, чагыр – голубой, вож – зеленый, ӵуж – желтый, курень – коричневый, пурысь – серый, бусӥр – фиолетовый, лемлет – розовый). Однако нет отдельного слова, обозначающего, например, «оранжевый»: по-удмуртски это нап ӵуж, т.е. «густо-желтый».
Надо признать, что в удмуртском языке в целом частотны сложные цветовые словообразования типа ӵыж-ӵыж горд (букв. ярко-ярко красный / огненно-красный, красно-спелый); юг-юг тӧдьы (букв. светлым-светло белый); тём-тём пеймыт (букв. темным-темно темный). В каждом конкретном случае при переводе таких языковых конструкций требуются внеязыковые, т.е. контекстуальные уточнения. В качестве примера приведу одно стихотворение первой удмуртской поэтессы Ашальчи Оки, опубликованное в ее сборнике 1925 г.:
Чияпуэд сяськаяське…
Чигошур ву чиль-чиль бызе…
Сьӧд дуринчи сяська сюпсе,
Чияпуэд сяськаяське…Чебер нылмурт туж яратэ,
Чебер пилы туж синмаське –
Тӧдьы бамыз ӵыж ӵыжектэ…
Чияпуэд сяськаяське…
Подстрочный перевод:
Вишня там расцветает...
Воды речки Чигошур чиль-чиль сверкая текут...
Черная оса цветок сосет,
Вишня там расцветает...Красивая девушка очень влюблена,
Красивый парень очень ей нравится –
Ее белая щека красно-краснеет...
Вишня там расцветает...
С учетом литературно-исторического времени, фольклорной поэтики, психологического параллелизма строф и поэтического синтаксиса стихотворения мы понимаем, что в предпоследней строке «ее белая щека красно-краснеет...» речь не идет о красоте девушки, но о ее смятении, тревоге и душевном волнении. Существует три переводных варианта этого лирического текста, но перевод О. Олендера 1976 г. сегодня не выдерживает никакой критики:
Вишня цветет
Как ясен, как хорош рассвет!
Как Чигошур-река сверкает!
Пчела свой нектар собирает,
И нежен вишни белый цвет.
Красавица стоит и ждет,-
Ее тревожно ожиданье,
Она – все краше, все румяней...
А вишня... та в саду цветет!
2. В семантике многих слов-цветообозначений удмуртского языка обнаруживаются сакрально-символические значения, так или иначе представляющие этнографический интерес. Так, эпитет сьӧд («черный») в традиционной культуре связан с символом земли/плодородия и в большинстве случаев отмечен положительной коннотацией. О надежном человеке/хозяине земли удмурты отзывались как «ӟег нянь кадь, сьӧд нянь кадь оскымон» (букв. «надежен как ржаной, т.е. черный хлеб»).
3. Весьма интересна этимология прилагательных ӵуж – желтый и вож – зеленый. Формульно-устойчивый образ удмуртской любовной лирики «ӵуж уӵые» (букв. «мой желтый соловушек») на самом деле мало соотносим с цветовым эпитетом. Речь скорее всего идет о значении «родимый мой», поскольку все родственники по материнской линии в удмуртском языке обозначаются термином-ӵуж:ӵужанай (бабушка, т.е. мамина мама); ӵужагай (дядя, т.е. мамин брат) и т.д.
Слово вож, по мнению лингвистов, восходит к слову выж (мост), т.е. сохраняет в себе значения «перехода» из одного состояния в другое, заложенные, например, в таких словах, как инвожо (июнь, т.е. срединный месяц в году); сюресвож (перекресток); вож нуны (новорожденный); вожаны (ревновать); вожъяськыны (завидовать) и т.д.
С учетом вышесказанного, весьма проблематичен перевод некоторых фольклорных текстов. Например, в одной старинной удмуртской лирической песне поется:
Вож но тонэ мон адӟи но,
Ӵуж но тонэ мон адӟи.
Уно калык пӧлысен,
Мусо тонэ мон адӟи.
Дословный перевод:
Зеленым (?) тебя увидела,
Желтым (?) тебя увидела.
Среди множества людей
Самым любимым тебя увидела.
Мне кажется, за прилагательными цветообозначения первых двух строк кроются контрастные чувства любви – ревности, поэтому, видимо, их следует перевести контекстуально, привлекая так называемые «фоновые» знания:
С ревностью на тебя посмотрела,
По-родственному на тебя посмотрела...
4. В удмуртском языке наиболее продуктивным способом словотворчества являются цвета, образованные от названий природных объектов, обладающих этим цветом: зангари синъёс – васильковые глаза; эмезь ымдуръёс – малиновые губы; мертчан йырси – льняные волосы (волосы цвета льняного волокна) и т.д. В языковой картине мира удмуртов такие конструкции доминируют до сих пор, доставляя современным переводчикам некоторую «неловкость»: во всем этом им видится простота и наивность, а хочется экспрессии. На что мне хочется напомнить о феномене «гениальной простоты», которую никто не отменял, и к чему следует стремиться и в оригинальном, и в переводном творчестве.
А.Е. Шапошникова: В материальной культуре народа саха цвет всегда имел важное значение. Так или иначе это разнообразно отразилось как в декоративно-прикладном искусстве, так и в устном фольклоре и художественной литературе. За века проживания наших предков на отдаленных заснеженных северных просторах тундры и тайги палитра предпочтительных для них цветов, очевидно, могла видоизмениться и получить некие отличия от красок, присутствовавших в культуре азиатских народов.
В какие же цвета окрашен мир саха? В первую очередь, это основные цвета природы: белый (юрюнг, аас, маган), черный (хара), зеленый (кюёх), красный (кысыл), желтый (арагас, кюёрт, сасархай), коричневый (хонгор), серый (боронг, сиэр), рыжий (кугас) в различных оттенках (обычно приглушенных, естественных). Эти краски присутствовали в окрасе лошадей, рогатого скота, мехе и оперении диких животных, птиц, чешуе рыб, нарядах девушек и женщин, расцветке лесной, тундровой и луговой растительности в разные времена года, деревянных, кожаных, костяных, металлических предметов, молочных и других пищевых продуктов.
В верованиях якутов активно присутствует цвет. Добрые боги айыы противопоставлены злым духам абаасы. Цвет богов и людей – белый, верховного бога зовут ЮрюнгАар Тойон, что значит Белый Святой Господин. Цвет абаасы – злых антиподов богов, населяющих нижний мир – черный. И это понятно. В природных циклах жизни якутов, где лишь на три месяца появлялся цвет зелени, всего один месяц доминировал желтый и рыжий, а остальные восемь месяцев властвовали цвета снега и инея, а также черный цвет зимней тьмы и замерзших деревьев. По этой причине на инстинктивном уровне дуализм духовных воззрений оформился в культ белых и черных шаманов. Белые шаманы умилостивляли богов, принося им жертвы, благословляли, прорицали и наставляли, и к ним прибегали по хорошим поводам. Черные шаманы были нужны для изгнания духов болезней, природных бедствий, укрепления в воинах силы и свирепости во время войны.
Цвет, как и у других народов, у якутов может нести в себе метафору, которая имеет множество семантических значений. Например, выражение «юрюнгджие» и «хараджие» в первичном смысле означает белый дом и черный дом. То есть – жилье для господ и жилье для прислуживающей черни. Однако со временем белым домом народ стал называть здание, где размещается администрация области, улуса, села. Выражение «кюехсюрех» очень интересное. Буквально переводится как «зеленое сердце», но понимается как лодырь. Словосочетание «кысыл ого» означает не «красный ребенок», а новорожденный младенец, а выражение «харасанаа» – не «черная мысль», а злой умысел.
Слова, обозначающие цвет, в якутском языке в основном имеют тюркское и монгольское происхождение, но есть немного и тунгусо-маньчжурских слов. Например, масти лошадей мы называем монгольскими терминами. Буулуур – чалый, саалыр – буланый, кюренг – мышастый, чуогур – чубарый, мангаас – с белым пятном на морде, элэмэс – пегий – явные монголизмы. Видимо, это связано именно с культурой коневодства, которая унаследована от монгольских племен, с которыми соседствовали предки якутов в древности. Масть скота обозначалась множеством дополнительных наименований. Так, например, понятие элэмэс «пегий» включает такие оттенки: буулуурэлэмэс «булано-пегий», кугасэлэмэс «рыжевато-пегий», кэрээлэмэс «бело-пегий», кысылэлэмэс «красновато-пегий», моонньогонэлэмэс «черно-пегий», сиэрэлэмэс «саврасо-пегий», сур элэмэс «серо-пегий», турагасэлэмэс «пегий с красновато-рыжим отливом» и т.д. Внутри понятия арагас «желтый» встречаются такие образцы: арагасат «рыжая лошадь», юрюнгарагасат «игрений конь», сырдыкарагасат «соловая лошадь» и т.д.
Женщины и мужчины в парадной одежде носили кроме черного и белого сочетания красного, желтого, зеленого, синего (голубого) цветов. Они имели свое значение. Красный – цвет жизни, огня, кровного родства, желтый – цвет благодати, тепла, лета, зеленый – цвет возрождения, изобилия, синий – цвет неба и воды. А черный и белый прекрасно оттеняли их. Все эти слова, обозначающие основные цвета в якутском языке, имеют тюркское происхождение.
Якутский Олонхо часто открывает живописание срединного мира, где живут люди. В эпосе «НюргунБоотур Стремительный» мы видим, например, следующую картину.
Тулларыттаҕас хатырыктаах томороон мастаах,
Улуу тумуллаах, эҥэр халдьаайылаах,
. . . . . . . . . . .очуос булгунньахтаах,
Кыйыра көтөр кыһыл кумахтаах,
Өрүкүйэ көтө турар үрүҥ буордаах,
Лачыгырыы тохто турар хара таастаах (...) дойду эбит.
С крупными деревьями с чешуйчатой корой,
С краями-склонами с величавыми,
С высокими холмами, с красным песком, на лету хрустящим,
С белой пылью, вверх вздымающейся,
С черными камнями, с треском сыплющимися (...).
Многие метафоры и сравнения олонхо заимствованы из окружающей природы, скотоводческого и охотничьего быта. Всадник, быстро и ловко вскочивший в седло, сравнивается с черным глухарем, взлетевшим весной с проталины. Табуны лошадей называются «белыми бегунцами», а стада коров «черными бегунцами».
В якутской художественной литературе цветовые обозначения тоже присутствуют. Творчество зачинателя нашей литературы Алексея Кулаковского – яркий тому пример. Вот отрывки из его поэмы «Наступление лета», которую перевел Сергей Поделков.
…Жесткий покров земной,
Жаждавший ливня с небес,
Будто его <…>
Желтым целебным настоем густым
Заботливо смазали –
И за несколько дней
Зазеленела земля, зацвела! <…>
Необыкновенно цветы
Необозримые расцвели,
Будто девушки,
Когда идут
В красных, зеленых платьях,
В разноцветных платках <…>
В каждом чороне ходит кумыс,
В каждой чаше пенится он,
С желтым маслом,
Схожим
С желтком турпаньих яиц,
Старательно смешан он. <…>
Если в якутском тексте эпитет, обозначающий цвет, связан со знакомыми якутам природными, бытовыми объектами и понятиями, сложностей с переводом не возникнет. Тут все понятно. Слов в великом русском языке хватает.
Другое дело, когда приходится переводить с русского на якутский язык. Оказывается, в якутском языке трудно обозначить такие цвета, как оранжевый, лиловый, бордовый, пурпурный, лимонный, бирюзовый, фисташковый. Но проанализировав их корни, мы понимаем, что и в русский язык их все-таки привнесли относительно недавно – заимствовали, присоединив русские окончания! Единственный способ выйти из положения – заимствовать, подвергая якутской транслитерации. Замечу, что данный метод широко применялся в начале ХХ века для перевода русских и международных терминов. Пример тому слово «оруосабай» (розовый), оно у нас более 100 лет успешно употребляется в литературе. Есть и альтернативный способ – конструирование из известных слов. Например, бордовый будет называться «өһөх кыһыл». Это означает – красный оттенка сгустка крови. Оранжевый можно назвать «араҕастыҥы тэтэркэй», то есть ало-желтый.
Якутские мастерицы по шитью из бисера традиционно используют бирюзовый цвет. И придумали для него красивое название «унаар күөх», что значит, цвет голубого марева. Для фиолетового цвета существует древний термин «харасаарыл», но не все его знают. Хуже всего обстоит с лиловым. Хотя в природе много цветов такой окраски, термин отсутствует. Поэтому я переведу его как «күөхтүҥү кытархай» – то есть сине-красноватый.
В якутском языке существует еще одна сложность – для синего и зеленого существует одно основное слово «күөх». Чтобы избежать ошибки, нужно внимательно смотреть на контекст. Но сказители и искусницы по шитью давным-давно изобрели разные словосочетания, чтобы различать их: «халлаан күөҕэ»,«от күөҕэ»,«чээлэй күөх», что значит небесно-голубой, зеленый травяной, изумрудно-зеленый. Если присоединить к ним слово «хараҥа», получим темно-синий, темно-зеленый.
Подводя итог, хочу сказать, что в переводе понятий, обозначающих цвет, не бывает безвыходных ситуаций. Главное, стремиться высказаться понятно.
Все права защищены.
© ФГБОУ ВО "Литературный институт имени А.М. Горького"
